Алексей Муравлев (02.05.1924–22.04.2023), композитор, пианист, педагог.
Это один из трех композиторов, которых я считаю своими учителями, причём двое других – Валерий Грунер и Леонид Гофман – появились в моей творческой судьбе, так или иначе, в связи (и даже, во многом, благодаря) именно ему. Непосредственное влияние Алексея Алексеевича на мой творческий путь трудно переоценить.
В 2005-м году, вскоре после окончания Гнесинки, мне удалось написать небольшую заметку о моем профессоре «О некоторых секретах педагогического искусства» (она также опубликована в журнале «Вестник ПГИИК» в 2007 году под названием «А.А. Муравлев, композитор и педагог»), которую уместно вспомнить и сейчас: http://muravlev.kulichkin.ru/about Пожалуй, к ней сегодня можно добавить ещё несколько штрихов.
Однажды, лет 12 назад я обнаружил в Московской консерватории мраморную доску, где золотыми буквами записаны имена выпускников, окончивших консерваторию с отличием по двум специальностям «композиция» и «фортепиано», – ту самую, которая начинается с Танеева и Рахманинова. Алексей Муравлев завершает этот почетный список. Почему именно Алексеем Алексеевичем эта доска «заканчивается», я так и не выяснил, но факт есть факт.
«Официально» считается, что Алексей Муравлев учился по композиции у Виссариона Шебалина и Юрия Шапорина, а по фортепиано – у Надежды Голубовской и Генриха Нейгауза. Этот список, пожалуй, можно расширить ещё на несколько имен, которые сам Алексей Алексеевич неоднократно называл: Арсений Гладковский, Маркиан Фролов и Виктор Трамбицкий – композиция, а также, Паулина Линде – фортепиано. Дело здесь не только в конкретных именах, а ещё и в той музыкальной культуре, которую Алексей Муравлев фактически представлял и в творчестве, и в педагогической деятельности (здесь же имеет смысл упомянуть и о его знакомстве с Филипом Гершковичем, последствия которого стали отдельной и даже несколько загадочной страницей его биографии).
Творческий стаж Алексея Муравлева составляет более 83 лет, при этом более 80 лет он был членом Союза композиторов. В 2014 году он официально стал рекордсменом Книги рекордов России и Книги рекордов Европы как старейший композитор, исполняющий собственную музыку (в возрасте 90 лет и 5 месяцев). Последнее его крупное сочинение, на моей памяти, – Концерт для альта с оркестром, премьера которого состоялась в 2017 году (солист Илья Гофман). А самое последнее сочинение, если не ошибаюсь, – несколько пьес для скрипки и фортепиано, завершённых менее года назад.
Педагогический стаж Алексея Муравлева в одной только Гнесинке я бы оценил примерно в 50 лет. Он начал преподавать в ГМПИ имени Гнесиных в 1972 году и официально работал там примерно до начала 2010-х... Но дело в том, что он не прекращал «творчески-педагогического» общения с учениками и после их официального завершения учёбы в Институте-Академии (если, конечно, ученики сами его не «забывали»). Приведу примеры из своего опыта.
Алексей Алексеевич, в числе прочего, оказал большое влияние и на моё понимание фортепиано. Конечно, многие пианисты знают, что у Надежды Голубовской есть книга «Исполнительский ритм» (библиографическая редкость!), но одно дело – знать на словах, другое – видеть и слышать, как это «работает». Алексей Алексеевич неоднократно (к моему удивлению и удовольствию!) на на различных примерах показывал мне, как тот или иной ритм звучит «правильно» и как «неправильно» (математически точно – это «неправильно»). Это были довольно тонкие моменты, ибо ритмическая фальшь в фортепианной игре – штука весьма неприятная, и как её изжить при работе над фразировкой, «так просто» не догадаешься. То же самое он показывал и в отношении педализации. Впрочем, отчасти его педализацию можно понять по его же собственным записям... Но, одно дело – разбираться в записях, а другое – когда тебе играют сначала «неправильный», а потом «правильный» вариант. Это было на примерах сочинений Баха, Моцарта, Шопена, и т.д., вплоть до его собственных сочинений.
Ну, а как композитор, на мой взгляд, – в понимании природы фортепиано он продолжил многие традиции, в частности, сделал следующий шаг вслед за Скрябиным, Рахманиновым и Прокофьевым (хотя, конечно, фортепианный стиль Алексея Муравлева – это «отдельный длинный разговор»).
Впрочем, понимание природы фортепиано нисколько не мешало Алексею Алексеевичу мыслить категориями симфонического оркестра. Возможно, что-то тут связано с тем, что Нейгауз увлекался Вагнером (а Вагнер – очень «оркестровый» композитор) и передавал свое увлечение ученикам, в результате чего «перевод» с «языка» фортепиано на «язык» оркестра и обратно становился делом привычным; а может быть, дело ещё и в чем-то ином... Но как бы то ни было, у Алексея Алексеевича было довольно редкое качество видеть в фортепианном изложении оркестровое, а в оркестром – фортепианное; в одноголосии – скрытое многоголосие (вплоть до полифонических имитаций) и наоборот; а также, какая-то способность видеть одновременно очень многие потенциально возможные варианты «высказывания музыкальной мысли» с использованием самых различных музыкальных инструментов. В общем-то, эти вещи у него были ещё и частью «работы над темой», чему научиться для композитора, он считал, «очень важно». Конечно, трудно думать о тембрах, если ты плохо ориентируешься в голосоведении (а покажите-ка композитора, который ориентируется хорошо: много ли их?). Возможно, поэтому оркестровые решения Алексея Алексеевича могли казаться недостижимым чудом. Ведь «привести в порядок голосоведение» это только на словах звучит легко. Наверное, именно этим можно объяснить некоторую «пропасть» между фундаментальными принципами оркестровки, о которых он рассказывал (и в теории, и на примерах) и теми практическими советами, которые он давал ученикам применительно к конкретным ситуациям в их сочинениях. Просто (позволю себе предположить) фундаментальные принципы оркестровки давались «навырост», исходя из того, что ученик сделает какие-то успехи в искусстве собственно композиции, а тогда и с оркестровкой «всё станет более-менее понятно».
Ещё Алексей Алексеевич умел и поддержать, и «вдохновлять на подвиги». Однажды, когда я учился ещё на первом курсе, он представил меня своему брату, пианисту Юрию Муравлеву следующим образом:
– Это Петя, композитор с очень большим творческим потенциалом.
Поскольку я примерно представляю, какие вещи он говорил некоторым другим своим ученикам, то могу совершенно ответственно заявить, что в таком «авансе» никакой особой «сенсации» нет. Просто, вероятно, для каждого из учеников находились свои слова.
Хотя, конечно, Алексей Алексеевич говорил не только комплименты. Например, встречались у него и довольно двусмысленные высказывания о тех или иных композиторах. Например, нередко применялась такая «формула»: «Это уже сложившийся мастер». Вот и разбирайся, о чем идет речь: то ли это и в самом деле добросовестный музыкант, то ли, – наоборот, «забронзовевшая» посредственность.
В последний раз мы виделись в начале января 2022 года. Алексей Алексеевич слышал уже с трудом, да и смотреть в ноты ему было уже довольно тяжело. Тем не менее, он продолжал сочинять. Первым делом он спросил у меня:
– Скажите, а сколько у вас теперь детей?
– Четыре.
– Ну, я желаю, чтобы было хотя бы пять.
Я достал свою 185-страничную партитуру «Камского моста» (которую привёз ему подарить) и сказал что-то насчет того, что его «годы работы со мной прошли не зря», и что, дескать, вот такой-то вот есть результат. Он открыл ноты, с интересом просмотрел пару строк:
– Конечно, мне тяжело уже это читать, но вот то, что я вижу тут, – я уже вижу, что это очень хорошо! Скажите, а это сочинение будет как-либо исполняться?
Я рассказал, что в июне прошлого года была премьера, и что есть видеозапись.
– Вы знаете, – сказал Алексей Алексеевич, – я возлагал на вас большие надежды, но вы эти надежды уже даже превзошли!
Мы ещё поговорили некоторое время. Алексей Алексеевич спросил, что я собираюсь делать дальше. Я рассказал о планах написать Концерт для фортепиано с оркестром.
– Концерт для фортепиано с оркестром – это очень хорошая идея! Это было бы хорошо, написать такой концерт, – ответил Алексей Алексеевич. – Я бы вам, разве что, посоветовал – пишите проще. Когда вы пишете просто – получается очень хорошо.
Концертов за следующий сезон я написал примерно полтора (собственно, сам Концерт и «Кунгурскую пещеру»).
В общем-то, казалось бы, ничего особенного. Но, оглядываясь уже почти на 19 лет назад, когда я только-только покинул стены Гнесинки... С этого-то момента у меня ведь всерьёз и начались «композиторские» испытания, – и ожидаемое «давление обстоятельств», и неожиданные неприятности, и закономерные результаты собственных ошибок, и (где-то) просто «пиковый интерес», и (в чем-то) зря потраченные усилия, и (надеюсь), впоследствии, некоторое постепенное приближение к реальности. Это всё и сейчас не исчезло, – просто к чему-то я уже привык. А между тем, все эти годы, особенно, в самом начале (когда особенно трудно) Алексей Алексеевич, будто бы, всегда был где-то рядом, – и вот эта его ненавязчивая «педагогика» хоть и не всегда казалась, но всё-таки оказалась, в итоге, очень важным вкладом в то, что сейчас внешне выглядит, как мой творческий успех.
Думаю, что и у других учеников Алексея Муравлева есть в чем-то похожий опыт.
На фото – Алексей Муравлев в своем рабочем кабинете, конец 2000-х. Фотография моя, сделана на недавно появившийся у меня в те годы цифровой фотоаппарат.
Прикрепленные аудиозаписи — Алексей Муравлев. Три пьесы для фортепиано op. 15. Исполняет Юрий Муравлев.